Приложение к журналу Огонек' № 24 (декабрь)Обложка работы Н. Ушина. Перевод с французского И. Зусманович. Предисловие П. Когана.Тираж 45000Романы бельгийского писателя Камиля Лемонье (1844-1913) пользовались громадной популярностью в конце XIX-начале XX вв.Роман 'Аллали' принадлежит к числу лучших произведений Лемонье. Его герой – отпрыск старинного аристократического рода Гаспар де Кевокан – один из замечательных образов мировой литературы. Он, восьмидесятилетний обнищавший эпигон когда-то богатого рода. Это призрак, который бродит в холодных залах своего полуразвалившегося замка, топит комнаты, истребляя на дрова двери, которые нередко расписаны знаменитыми художниками прошлого. И этот живой мертвец продолжает хранить гордость и величие Кевоканов. Являясь к соседним фермерам, разбогатевшим кулакам-крестьянам, занимая у них по нескольку десятков франков, он держит себя так, как будто оказывает им честь. Он никогда не выдает расписок, потому что все обязаны доверять слову барона Кевокана. И так велика власть прошлого, что новые хищники, мечтающие овладеть замком, считаются с гордостью старика, которого они могли бы выселить из родового замка.Все удары нищеты, весь тяжелый труд и заботы по сохранению остатков имущества принял на себя его сын Жан-Норбер, плод его связи с экономкой, единственный из 'ублюдков', как называл старик своих многочисленных незаконных сыновей, единственный, которому он дал свое имя. Жан-Норбер представляет собою сочетание аристократа и крестьянина. Жизнь Жана – целая эпопея беспросветного непосильного труда, мучительных сделок со своей совестью, тяжелых унижений, разговоров с кредиторами барона и т.д. Все эти муки Жан-Норбер выносит, лелея мечту о восстановлении замка, его былого величия. Он переживает физические страдания всякий раз, когда барон ломает или продает за бесценок какую-нибудь вещь, имеющую фамильное значение. Но голос крови могуч не только в жадном и мелочном крестьянине. 'Зов предков' заставляет его дочь Сибиллу отвергнуть руку Леша, когда-то слуги барона, а теперь богача, который мог бы спасти замок и который все равно рано или поздно овладеет им, потому что является главным кредитором Кевокана.Над всеми этими жалкими попытками сочетать старое с новым высится образ самого Кевокана, который не ищет компромиссов и сохранил только желание умереть достойно своих предков. Он лучше всех понимает смысл происходящего, он не собирается сберечь то, чего сберечь нельзя, да и для кого беречь? Для новых людей, которых он презирает, которым чужды чувства и мысли, воодушевлявшие его предков. Он доходит до цинизма и сладострастия в разрушении замка.Фигура старого Кевокана и дворянское запустение – не только волнующая художественная картина, захватывающая читателя трагическим величием главного героя и сложными душевными драмами, возникающими на почве великой социальной смены, - это страница из экономической истории Бельгии, документ об эпохе умирания крупного землевладения и торжества кулацкого хозяйства.'
